«Мы» Джордана Пила: кошмар уже здесь,
в нашем доме

«Мы» — второй фильм Джордана Пила, в прошлом известного комика, одного из создателей популярного скетч-шоу «Ки и Пил». Его дебютная работа, сатирический хоррор «Прочь», отснятая за 28 дней, в прошлом году получила «Оскар» за лучший оригинальный сценарий и еще в трех категориях была номинирована. Но успех первой картины не только выступает хорошей рекомендацией, но и накладывает огромную ответственность за вторую. В плане коммерческого успеха Пил явно выдержал проверку. «Мы» собрали 70 миллионов за первый уик-энд — это третий результат в истории хорроров (больше только у «Оно» и «Хэллоуина»). Ни одна лента с оригинальным сюжетом — то есть не сиквел и не ремейк — не собрала столько со времен «Аватара» Кэмерона.

1986 год. Маленькая Аделаида смотрит рекламу. В США прошла акция Hands Across America: шесть миллионов людей от Нью-Йорка до Калифорнии взялись за руки, образовав цепь длиною в несколько тысяч километров, чтобы помочь голодающим. Участие в акции стоило 10 долларов, эти средства и пошли на благотворительность. Бедные накормлены, нация объединена. В следующей сцене маленькая Аделаида идет с семьей в парк аттракционов, и, тихонько сбежав от родителей, заходит в зеркальный лабиринт под названием «Найди себя» (ох уж эти девочки, забредающие в зазеркалья! Есть теория, что Аделаида — полная версия имени Алиса). Там малышка видит точную копию себя, и эта встреча с двойником в дальнейшем определит всю ее судьбу.

Через много лет она, уже с мужем и двумя детьми, возвращается сюда же, в загородный дом, на отдых. И, пока муж покупает лодки, а дети сидят на берегу, Аделаида вдруг ловит себя на странном чувстве, что она как сама не своя. «Да нет, это все еще ты», — говорит супруг. Но постоянные знаки и совпадения, числа, напоминания из детства — это прямолинейное, классическое нагнетание тревоги точно неспроста. Ведь ночью… И вот тут всем, кто еще не смотрел фильм, рекомендуется больше абсолютно ничего не читать о нем: это надо увидеть. Ведь даже знание завязки сюжета нарушит всю скрупулезно созданную Пилом магию из вязкого саспенса и бьющей под дых динамики. Лента завораживает десятками символов и аллегорий, которые Пил выдает пачками, а мы, как очарованные и послушные гамельнские дети, следуем за каждой из них.

Здесь каждое действие, каждая реплика, каждый предмет что-то символизирует. Например, кролики появляются на экране не один раз, и это можно понять по-разному: отсылка к истории о вышеупомянутой героине Кэрролла далеко не единственная. Сам Пил утверждает, что символ кролика возник в связи с Воскресением Христовым, так как фильм как раз о пришествии Мессии.

Дважды возникает отсылка к пауку. Когда маленькая Аделаида впервые заходит в зеркальный лабиринт, голос (кстати, самого режиссера) говорит о создании Женщины-паука, одной из верховных богинь хопи — древнейшей цивилизации Америки. Предание гласит, что изначально без времени и формы существовал лишь творец Тайова, создавший себе помощника Сотукнанга. Ему Тайова поручил создание земли, воды, воздуха и девяти миров. «По плану создателя следующим этапом было сотворение помощницы Женщины-паука», — говорит голос в лабиринте. И Сотукнанг сотворил ее, первую богиню Кокъянгвиити. Она соткала животных, птиц, растения и четырех мужчин различных рас. Каждое существо было нитями соединено с другими существами во Вселенной, они все вплетены в Великую сеть — паутину общей гармонии. На древних священных рисунках хопи изображение Матери-паучихи сопровождает лабиринт.

«Ножницы символизируют разъединение людей и их доппельгангеров (двойников)», — объясняет Пил еще один примелькавшийся символ из фильма. К тому же ножницы состоят из двух отзеркаленных частей. Как и постоянно возникающие в фильме цифры 11:11.

Во вселенной фильма вообще все пронизано дуализмом, совпадениями в одной точке и копиями. Все противоположно — отражения повсюду. В экране телевизора, в окне, в стеклянном столе и в двойниках. Ночью в загородный домик Аделаиды приходит другая семья, внешне точная копия ее семьи. Две семьи, каждая состоит из четырех человек. У каждого героя есть свой доппельгангер, в чем-то противоположный ему. Двойника Аделаиды зовут Ред. Ее сын, Плутон (древнеримский вариант имени бога подземного царства Аида), — пироман, при том, что сын Аделаиды не может даже провернуть фокус с зажигалкой. Дочь Ред, Умбра (это слово теософский словарь толкует как тень привязанного к земле призрака), бегает лучше, чем ее прототип Зора.

Более того, в этой истории еще и все закольцовано: история начинается в лабиринте, там же и завершается спустя много лет. Вереница американцев, когда-то спасавших мир, теперь убивает.

Еще один ключевой момент — отсылка к тексту из Библии, Иеремия 11:11. Псалом был нацарапан на табличке, которую держал мужчина неопрятного вида в парке аттракционов: «Посему так говорит Господь: вот, Я наведу на них бедствие, от которого они не могут избавиться, и, когда воззовут ко Мне, не услышу их». И тут тоже не обойдется без двоякой трактовки. С одной стороны, кажется, что имеется в виду возмездие, которое так жаждут совершить Ред и все остальные жители подземной Америки, называемые в картине тенями. С другой же, быть может, это кара небесная за все наши грехи? Кстати, именно бродяга, держащий картонку с псалмом, стал первой жертвой двойников. Его тень выбралась, убив своего прототипа. Именно ее, с окровавленной рукой, видел маленький Джейсон на пляже (не в позе ли распятия?)

Но заслуга Пила не только в том, что он заряжает фильм таким количеством символов и отсылок, а в том, что они в итоге громко выстреливают прямо в смысловую цель. Проблематика распадется на два (взаимосвязанных!) направления — национальное и личностное. Кошмар уже здесь, в нашем доме и во всей стране.

В теории Карла Юнга прописаны противостоящие друг другу архетипы личности — Персона и Тень. Первая представляет собой набор наших характеристик, адаптированных к социальным нормам, маску для всего мира. Тень же — обитель грехов и подавленных желаний, бессознательная, аморальная сторона личности, хранящая агрессивные порывы и животные инстинкты. И революционное кровавое восстание двойников отлично укладывается в такую композицию, но чем мотивирована такая ярость? Самыми обычными потребностями и желаниями: в теплой и вкусной еде вместо сырого и холодного мяса, в мягких и теплых игрушках вместо холодных лезвий, в любимой семье вместо чудовищ. А не этого ли хотим мы все? «Какое, наверное, счастье, расти под голубым небом», — говорит Ред. Поэтому так скачут симпатии зрителя от одной стороны к другой.

Спрятав все неудобное, чужое и другое подальше, под самую землю, мы готовы занять позицию маленького ребенка а-ля «зажмурю глаза, и все пройдет». Это одинаково действует как на социальном уровне, так и на бессознательном. Игнорируемое, отторгаемое, вытесненное всегда вырвется наружу — в первом случае в виде бунта, во втором — в расстройстве психики. Наш враг — это мы. Даже маленький Джейсон говорит: «Кто наводит палец на другого, тот наводит три пальца на себя». Мы боимся чужого, потому что не знаем его. А узнать его можно, только проследовав за кроликом в подземелье.

Про национальное, американское тут тоже много: тотальная разобщенность нации (особенно на ироничном контрасте с акцией 1986 года), классовое неравенство, глубочайшие противоречия во взглядах, мнимое благополучие и его цена, которую порой выплачивают маргиналы, незамеченные элитой — даже одежда теней похожа на тюремную. Название картины на английском выглядит как аббревиатура Соединенных Штатов — US. Это действительно все про них, про Америку. Но в то же время разве не про всех? «Мы» в названии требует срочных перемен: ксенофобия разобщает.

Каждая сцена «Мы» работает либо на саспенс, либо на активные действия. За два часа выдохнуть точно будет некогда. Голоса теней хорошо ложатся на резкую, насекомоподобную, отторгающую пластику. И все это на фоне мрачного, инфернального саундтрека Майкла Эбелса. При этом при просмотре нужно еще разгадывать все заложенные режиссером символы.

«Мы» — это громкое, амбициозное социальное заявление. Но оно порой не очень уживается с жанром хоррора. Кажется, Пил слишком увлекся смыслами и немного забил на повествование. Мутное, невнятное обоснование природы двойников проваливается. Что за эксперимент с тенями? Почему он не удался? Как разрывается связь? Да и иногда вопросы к действиям героев остаются, хотя стремительность развития сюжета не позволит над ними долго размышлять. У человека, которого ну вот вообще никак не волнуют все метафоры, отсылки и аллюзии, претензии к картине будут. Остальные же после просмотра будут заняты собиранием паззла из смыслов, который, кажется, можно складывать до бесконечности.

Выдержал ли Джордан Пил проверку? Осмелимся предположить, что да. «Мы» получились калейдоскопом, амбициозным фильмом-аллегорией — не о том, какие мы разные, а о том, что нас объединяет. Все связанно и зеркально: куда ни беги, все сомкнется, как руки американцев в акции 1986 года. Главное, чтобы это все не сомкнулось на наших шеях.